Александр Иванович Елисеев: биография ученого

Текст написан в 2004 г. и был посвящен 75-летию Александра Ивановича Елисеева.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ А.И.ЕЛИСЕЕВА

1929 г., 17 марта – родился в д. Пелгостров Пудожского района КарССР в семье крестьянина.
1947 г. – окончил среднюю школу в г. Петрозаводске.
1947–1952 гг. студент геологического факультета Карело-Финского Государственного Университета.
1952–1962гг. – младший научный сотрудник сектора геологии Коми филиала АН СССР.
1962 г. – защитил кандидатскую диссертацию на тему «Статиграфия и литология каменноугольных отложений гряды Чернышева»
1962–1963 гг. – исполняющий обязанности старшего научного сотрудника лаборатории литологиии и тектоники.
1963–1964 гг. – находится в заграничной командировке в Африке (Мали)
1964–1966 гг. – старший научный сотрудник Института геологии
1966 г. – присвоено ученое звание старшего научного сотрудника по специальности «палеонтология и стратиграфия»
1967 –1975 гг. – заведующий лабораторией региональной геологии и тектоники
1968 г. – награжден почетной грамотой Коми обкома ВЛКСМ
1969 г. – награжден почетной грамотой Коми ОК КПСС
1970 г. – награжден юбилейной медалью «За доблестный труд в знаменование 100 летия В.И.Ленина»
1975 г. – награжден орденом «Знак Почета»
1975 г. – и.о. заведующего лабораторией нефтегазоносных формаций Отдела геологии горючих ископаемых
1976– 1996 гг. – заведующий лабораторией литологии и геохимии осадочного рудогенеза (с 1991 г. – лабораторией литологии и геохимии осадочных формаций).
1979 г. – удостоен почетного звания «Заслуженный деятель науки Коми АССР»
1983 г. – защитил докторскую диссертацию на тему « Палеозойские осадочные формации зон ограничения платформ и геосинклиналей»
С 1996 г. – ведущий научный сотрудник лаборатории литологии и геохимии осадочных формаций
1999 г. – удостоен почетного звания «Заслуженный деятель науки Российской Федерации»
1999 г. – награжден почетной грамотой РАН и совета профсоюзов РАН
2003 г. – награжден памятным нагрудным знаком «За заслуги в изучении недр Республики Коми»
2003 г. – присвоено ученое звание профессора кафедры геологии Сыктывкарского университета.

Начало пути

Александр Иванович Елисеев – один из наших ведущих ученых, подлинный ветеран Института геологии Коми научного центра Уральского отделения РАН, который до 1985 г. был Коми филиалом АН СССР. Он начал работать здесь в 1952 г. – еще до создания самого института (1958) и до сих пор, в свои 75 лет, продолжает продуктивно трудиться – уже 52 года!

Александр Иванович – крестьянский сын, родился 7 марта 1929 г. в затерянной среди тайги карельской деревушке Пелгостров Пудожского района. Детские годы Саши прошли среди чудесной карельской природы – возле кристально-чистой воды озер и рек, среди древних гранитных валунов, под сенью сосновых боров. Нет ничего удивительного в том, что способный и любознательный мальчик уже в детстве захотел стать исследователем – изучать родную природу. Где-то классе в шестом он прочитал книгу М.Ильина «Горы и люди», где рассказывалось о работе геологов. «Эти люди мне так понравились, что я решил стать геологом и этому призванию больше никогда не изменял» – рассказывал Елисеев [4, с. 30]. В этих бесхитростных словах – весь Елисеев, с его прямотой, открытостью и редкостным постоянством во всем. Последнее особенно ярко проявилось впоследствии – в его профессиональной научной деятельности.

В 1947 г. Елисеев окончил среднюю школу в Петрозаводске и сразу же поступил на геологический факультет местного университета. В те годы в Петрозаводском университете, еще с военных лет, училось немало красивых девушек из далекой Коми АССР. Здесь Саша Елисеев встретил свою первую (и последнюю!) любовь – Нину Завьялову из Коми и уже очень скоро юный студент обзавелся семьей – женой и маленьким сыном. Но в молодости человеку – все нипочем; крутясь, как белка в колесе между учебой и младенцем, воспитание которого требовало и времени, и дополнительного заработка (на скудную студенческую стипендию молодая семья прожить не могла), Елисеев, тем не менее, в 1952 г. успешно кончает университетский курс, получает квалификацию геолога и распределяется на родину жены – в Сыктывкар.

Однако во время учебы произошло важное событие, на много лет вперед определившее будущие научные пристрастия Елисеева – он заочно познакомился с великим литологом – академиком Н.М.Страховым и с той поры стал убежденным «страховцем».

В те годы жизнь академической науки в СССР отнюдь не была безмятежной. Время от времени в ней появлялись фигуры, подобные печально известному Лысенко, которые хотели бы добиться жизненного успеха не путем «скучной» научной работы, а быстрее и надежнее – путем дискредитации своих чересчур сильных оппонентов. Так, Лысенко сумел полностью разгромить до того занимавшую передовые позиции советскую генетику, уничтожив (или лишив работы, что практически одно и то же) своих оппонентов, начиная с великого Н.И.Вавилова [13]. 

Вдохновленные успехом Лысенко, появились желающие повторить его «достижения» и в других областях науки. К сожалению, поддался этому соблазну и талантливый литолог, проф. Л.В.Пустовалов, которому, видимо, не давала покоя громкая слава восходящей звезды советской литологии – Николая Михайловича Страхова. И в конце 1940-х гг. Пустовалов развернул на страницах научных журналов знаменитую литологическую дискуссию, в которой построения Страхова (и главное его детище – сравнительно-исторический метод в литологии) подверглись беспардонной, уничтожающей критике. В этой дискуссии научные аргументы ловко чередовались с грубо замаскированными доносами (например, выискивалось, сколько в трудах оппонента ссылок на работы отечественных ученых, и сколько – на зарубежных. Если последних оказывалось «подозрительно» много, то можно было обвинить оппонента аж в отсутствии надлежащего патриотизма!)

Однако повторить в геологии печально известную сессию ВАСХНИЛ – уже не удалось. Корифеи отечественной геологии (Н.С.Шатский, В.В.Белоусов и другие), впечатленные разгромом советской генетики – не дали Страхова в обиду. Но главную роль в дискуссии сыграл, конечно, сам Страхов. Он оказался не только великим литологом, но и блестящим полемистом, отважным несгибаемым бойцом – и на каждый выпад Пустовалова он отвечал сокрушительным ответным ударом! В итоге, прошедшее в 1952 г. Всесоюзное литологическое совещание закончилось полной победой передовой страховской школы, а член-корреспондент АН СССР Л.В.Пустовалов после этого уже так и не стал академиком…

Трудно сказать, почему (видимо, было у него правильное чутье на истину!), но студент Александр Елисеев безоговорочно принял сторону Страхова, и на научной студенческой конференции сделал доклад «К вопросу об общей теории осадочного процесса», в котором проявил себя как ярый сторонник учения Страхова. Как он впоследствии вспоминал, «доклад вызвал большой интерес, и я получил за него премию!» [2, с. 18].

Эта история имела романтическое продолжение. В 1956 г., будучи в командировке в ГИНе АН СССР, Елисеев случайно заглянул в конференц-зал на защиту кандидатской диссертации, и там хорошо знавшая молодого сыктывкарского геолога, ветеран-палеонтолог Д.М.Раузер-Черноусова (дожившая потом чуть ли не до 102 лет!) представила его Страхову, который пришел на защиту в качестве официального оппонента.

«… Дагмара Максимилиановна сказала: «Николай Михайлович, этот молодой человек жаждет с Вами познакомиться»… Я представился и сразу же рассказал о своем студенческом докладе. Николай Михайлович живо заинтересовался этим. Так мы познакомились и беседовали целых полчаса…

Затем я встречался с Николаем Михайловичем  в разные годы еще несколько раз…

Беседы с Николаем Михайловичем были весьма ценными, и они не раз направляли мои исследования в нужное русло…

В частности, Николай Михайлович представлял две моих статьи в «Доклады Академии наук». В ходе этих бесед я неоднократно убеждался в строгости и принципиальности Николая Михайловича. Однако чувствовалось, что он с удовольствием поддерживает тех, кто искренне предан своему делу» [2, с. 18].

ГРЯДА ЧЕРНЫШЕВА

Но все это было потом, а пока что – 22 августа 1952 г. молодой специалист Елисеев прибыл в Сыктывкар.

В те годы в Коми АССР существовала научная академическая ячейка – Коми филиал Академии наук СССР. Теперь в самом центре Сыктывкара располагается мощный научный центр в составе 6 красавцев-институтов и со штатом более 1500 человек, а тогда это была городская окраина. Воспоминания Елисеева отличаются фотографической четкостью:

«… 22 августа мы прибыли с женой и сыном в Сыктывкар на пароходе. Железной дороги тогда еще не было. Город был маленьким, дома в основном деревянные, кирпичных зданий было не более полутора десятка. Тротуары – деревянные, даже мостовые выложены деревянными чурками.

Наутро я пошел устраиваться на работу. Здание филиала Академии наук находилось на самой окраине города. Рядом с ним было кирпичное трехэтажное здание и деревянное двухэтажное. Это были жилые помещения для сотрудников филиала. Дальше шли огороды, а затем лес» [4, с. 30].

В Коми филиале АН СССР имелся Отдел геологии, которым руководил легендарный «отец Коми геологии» – профессор Александр Александрович Чернов, открывший в 1920-х гг. Печорский угольный бассейн. Весь отдел Чернова насчитывал 11 человек.

«Однако найти рабочее место было трудно, поэтому Александр Александрович  посадил меня в свой кабинет – за маленький журнальный столик, прямо напротив его большого письменного стола. Там я сидел полгода» [4, с. 30–31].

Нравы тогда были простые; геологи делились только на два класса: магматисты, которыми руководил М.В.Фишман, впоследствии – директор института, и осадочники, группу которых возглавляла тогда еще очень молодая А.И.Першина. Чернов спросил молодого специалиста о его склонностях, тот назвался поклонником осадочных пород – и таким образом оказался в группе Антониды Ивановны Першиной.

На следующий год, в конце июня 1953 г. А.И.Елисеев оказался с А.И.Першиной в своей первой экспедиции на гряде Чернышева – на реке Большой Сыне. Как это было заведено в те годы (не только о вертолетах, но и о лодочных моторах тогда и не слыхивали), в верховья реки геологи забросились, таща лодку с грузом с помощью бечевы. Уже первый год работы с Першиной, которая, по словам Елисеева [4, с. 31], в тяжелейших многодневных маршрутах «ходила так, что мужчинам не угнаться», привил молодому геологу все необходимые полевые навыки, с которыми он потом прошел еще около 30 (!) экспедиций.

Елисеев вернулся с поля, где они с Першиной имели возможность увидеть почти весь палеозой, и А.А.Чернов спросил – что же он выбрал для собственных исследований (поначалу имелась в виду аспирантура у Чернова). Повинуясь больше эстетическому чувству, нежели чему-то иному, Елисеев выбрал отложения карбона, эффектные белые скалы которых («Печорские Альпы», как их называл известный путешественник В.А.Журавский) особенно понравились молодому геологу в Верхних Воротах Большой Сыни.

Так началась его работа на гряде Чернышева, занявшая почти 10 лет, и в январе 1962 г. увенчавшаяся блестящей защитой кандидатской диссертации в ГИН АН СССР. Если следовать нынешним меркам, то сделанное Елисеевым по карбону гряды Чернышева никак нельзя было бы назвать кандидатской работой – сейчас ему без колебаний любой Ученый совет присудил бы докторскую степень. Но тогда времена были суровые, в Отделе геологии было всего два доктора наук (сам А.А.Чернов и его соратница, знаменитая В.А.Варсанофьева), и никого особенно не удивляло, что над кандидатской диссертацией молодой геолог проработал целых 10 лет. Может быть, это и не было общей нормой, но безусловно было в порядке вещей.

Уже в 1963 г. вышла первая (и, по-видимому, самая популярная до сих пор) монография Елисеева: «Стратиграфия и литология каменноугольных отложений гряды Чернышева». Книгу эту можно назвать как угодно: настольной (если изучать ее за столом), полево-сумчатой (если носить ее в полевой сумке), рюкзачной (если таскать ее за спиной в рюкзаке) и т. д. – не в названии суть. Важно, что без этой книги уже никто не мог продолжать работать на гряде Чернышева – настолько елисеевская книга была содержательна, фактографически точна и инструктивна.

Если говорить коротко, то в том обширном белом пятне, которое представлял в те годы карбон гряды Чернышева, Елисеевым впервые была разработана стратиграфия – с выделением горизонтов, аналогичных горизонтам унифицированной шкалы Русской платформы. В те времена это было огромным достижением! Однако не была забыта и юношеская любовь Елисеева – литология. Недаром несколько его статей (вошедших потом в диссертацию и монографию) были представлены Страховым в «Доклады АН СССР» (а такая публикация всегда была «знаком качества» в русской науке) – это были классические добротные исследования по стратиграфии, по окремнению карбонатных толщ, о происхождении карбонатных брекчий. Лет через 10 Елисеев вместе со своим верным помощником, Геннадием Федоровичем Семеновым, подготовит фундаментальный Атлас текстур и структур изученных им карбонатов, к сожалению, так и оставшийся неопубликованным. А в 2003 г. его аспирант Андрей Сандула, опираясь на богатейшие елисеевские коллекции шлифов и образцов, в своей диссертации вновь обратится к старой проблеме генезиса загадочных карбонатных брекчий Печорского Урала.

Африка

 

После защиты кандидатской встал вопрос – чем заниматься дальше. Скорее всего, уже тогда Елисеев занялся бы карбоном Лемвинской зоны, но судьба распорядилась иначе: представилась возможность отправиться поработать в Африку! Этот важный эпизод в карьере Елисеева лучше всего описан им самим в трех замечательных мемуарных публикациях [5], и мы рекомендуем читателю обратиться к «Вестнику Института геологии» за 1997 г.

Здесь отметим только самое главное: группа советских геологов под руководством Елисеева впервые в истории провела геологические исследования в самом центре Сахары – в мае, в условиях чудовищной жары. Сами жители Республики Мали панически боялись Сахары, и Елисееву пришлось проявить недюжинные волевые качества, чтобы хотя бы принудить малийских шоферов, проделав путешествие длиной 1200 км по саванне от Бамако вдоль великого Нигера – доставить русских геологов до места полевых работ. Вот как описывает Елисеев один эпизод работы – 150-километровый маршрут из Кидаля на восток, до Тин-Ессако:

«Дороги туда нет, на машине можно было бы проехать, но с опытным шофером. Зная наше положение, комендант округа Кидаль посоветовал нам ехать на верблюдах, так будет надежнее. Зная, что будут трудности с водой, мы выехали впятером. Пять человек, но целая интернациональная бригада: мы с геологом Дмитрием Трофимовым – русские, радист Амиду – негр (бамбара), проводники – араб Браим и туарег Амбру. Поездка на верблюдах заняла десять дней. Она была самой тяжелой. Жара достигала днем пятидесяти с лишним градусов в тени, а тени никакой… Передвигались только рано утром и поздно вечером. Днем же приходилось скрываться под колючим кустарником, накинув на него простыни, устроив таким образом подобие тени. Шесть-семь часов лежали неподвижно. Вдруг подует ветерок – пахнет жаром, как из русской печки. Не было отдыха и ночью – температура не опускалась ниже сорока. Но самая страшная проблема Сахары – даже не жара, а отсутствие воды, в знойный период многие колодцы пересыхают» [5, №3, с. 15].

Об этой романтической и героической странице в биографии Елисеева сухо свидетельствуют «анкетные» автобиографические данные:

«В 1963–1964 гг. я работал в Республике Мали начальником партии по изучению опорных разрезов в пустынной зоне востока страны, в Мали-Нигерской впадине… Заниматься мне пришлось в основном типично платформенными, маломощными отложениями верхнего мела и палеогена. Конечно, они мне показались гораздо менее интересными, чем палеозойские отложения Урала. Я твердо решил, что, закончив работу в Мали, вернусь на прежнее место в родной институт» [4, с. 31–32]

Лемвинская зона

Как задумано – так и было сделано. Елисеев вернулся из Африки, на заработанные деньги купил автомобиль (что тогда было предметом черной зависти сослуживцев!) и снова занялся карбоном – но уже в Лемвинской зоне.

Знаменитую Лемвинскую зону открыл на Урале великий геолог – К.Г.Войновский-Кригер. Отсидев «положенное» (за подозрительное происхождение и еще более подозрительную фамилию) и подарив Коми краю открытое им Еджыд-Кыртинское угольное месторождение (за что был досрочно освобожден), в начале 1930-х гг. он благоразумно решил не возвращаться в Центральную Россию и остался работать на Воркуте, будучи «вольняшкой», но постоянно имея в числе своего персонала воркутинских заключенных. Так он пережил и страшные 1937–38 гг., и войну, а в 1945 г. сделал свое самое главное открытие: обнаружил на Севере Урала два совершенно различных комплекса палеозоя – мелководно-морской Елецкий, существенно карбонатный (позже Пучков и Елисеев сказали бы – шельфовый), и глубоководный сланцевый Лемвинский (позже они же сказали бы – батиальный!).

В отличие от Елецкого комплекса, карбон которого прямо-таки кишел ископаемой макро- и микрофауной, Лемвинский карбон был практически «немым», так что задача его стратиграфического расчленения была архисложной – но как раз по плечу Елисееву, в расцвете сил вернувшемуся из Африки.

К тому времени в арсенале геологов появились вертолеты, и Елисеев сумел всего за два года (1965–1966) посетить практически все основные разрезы карбона Лемвинской зоны (заметим, что первый раз он попал туда еще в 1961 г.) и сделать чудесную стратиграфическую работу. Она восхитила Войновского, и он взялся редактировать очередную елисеевскую монографию «Карбон Лемвинской зоны севера Урала».

И снова Елисееву удалось написать емкую краткую книжку, которую геологи носили с собой в полевых планшетах. Давний приятель Елисеева, стратиграф Владимир Афанасьевич Молин, обладавший недюжинным юмором, написал в юбилейной статье про Елисеева: «Встречали мы геологов из Воркуты на Адзьве, а позже на Каре. Показалось нам подозрительным, что на разрезах они не пишут в дневниках, а что-то все читают. Присмотрелись – оказывается, читают книгу А.И.Елисеева: «Карбон Лемвинской зоны Севера Урала». Вот уж поистине – настольная полевая монография!» [11, с. 12].

 

ПЕРСПЕКТИВЫ НЕФТЕГАЗОНОСНОСТИ ПЕЧОРСКОГО УРАЛА

В апреле 1967 г. Елисеев создал диковинное чудо природы – некую сборную солянку, под общим названием «Лаборатория региональной геологии и тектоники». В ней в самом деле были региональные геологи и тектонисты – сам кандидат наук Елисеев и буйно растущие аспиранты в лице Виктора Пучкова, Николая Тимонина и Всеволода Гецена. Но в ней числились и знаменитый Георгий Чернов (Чернов-сын, открыватель Воркуты), и весьма уже пожилой старожил Коми геологии П.Д.Калинин. А уже в мае того же года явился из Ленинграда новоиспеченный кандидат наук Яков Юдович (отнюдь не тектонист и не региональный геолог, а геохимик), который позже притащил сюда же опытного геолога А.И.Галкина, затем в штате лаборатории появился педагог-химик (!) Л.А.Фефилова, гидрогеолог В.Я.Кривошеев, в помощь Пучкову явился молодой специалист В.В.Юдин и т. д.

Дело в том, что полная мощных сил, молодая елисеевская лаборатория была «секретным оружием» Института; перед ней была поставлена задача – подготовить почву для прихода в Институт Большой Нефти… Начальство (М.В.Фишман) здраво рассудило, что прежде чем приглашать в институт профессиональных нефтяников, нужно, с опорой на собственные силы, попытаться сделать общий анализ перспектив нефтегазоносности тех толщ и того района, который никто не знал лучше геологов Коми филиала – палеозоя Западного склона Севера Урала (обычно именуемого Печорским Уралом).

Под энергичным водительством Елисеева, в лаборатории с самого начала поставили три темы: «Структурные ограничения Тимано-Печорской нефтегазоносной провинции» (В.Н.Пучков, Н.И.Тимонин и В.Г.Гецен), «Литология карбонатных формаций верхнего девона–нижней перми восточных районов Тимано-Печорской нефтегазоносной провинции» (А.И.Елисеев, Г.Ф.Семенов) и «Геохимия органического вещества палеозойских отложений восточных районов Тимано-Печорской нефтегазоносной провинции» (Я.Э.Юдович) [3, с. 34].

Не лишним будет отметить, что из тогдашней елисеевской лаборатории вышли: член-корр. РАН Виктор Пучков, ныне директор Ин-та геологии в Уфе, доктора наук: сам Елисеев, геохимик Юдович, тектонисты Тимонин и «без пяти минут доктор» Гецен (впоследствии назвавшийся по отцу – Оловянишниковым), затем ныне уже член-корр. Украинской академии наук, но в свое время – вполне «российский» доктор наук Юдин, кандидаты наук – гидрогеолог Кривошеев и нефтяник, историк науки Галкин. Неплохой кадровый урожай…

Елисеевская команда с блеском выполнила все темы, в 1974 г. передала в геологические фонды отчет, а в 1975 г. опубликовала программный препринт [8], в котором было показано, на что способна классическая (не специфически «нефтяная») академическая наука: впервые была дана солидная оценка перспектив нефтегазоносности Западного склона Севера Урала по всем трем критериям: тектоническому, литологическому и геохимическому.

Что касается личного елисеевского вклада, то он впервые провел важный для нефтяной геологии фациальный анализ карбонатных толщ верхнего девона–карбона Печорского Урала. Здесь давно были известны разнообразнейшие по текстурам и структурам известняки и доломиты, однако их первичная (фациальная) природа толковалась по-разному. Елисеев убедительно показал, что в карбонатном комплексе преобладают мелководные фации, часть из которых формировалась при энергичных движениях воды. В этих условиях возникали очень своеобразные осадки – карбонатные по вещественному составу, но обломочные по структуре! Таковы были многочисленные известняковые кластиты – детритовые известняки. Наряду с ними в разрезе присутствовали и биоморфные карбонаты, в частности, вожделенные нефтяниками рифогенные породы. Те и другие могли в процессах литогенеза сохранить часть своей высокой первичной пористости и (в особенности при наложении вторичной доломитизации) послужить коллекторами для нефти или газа.

Вместе с такими (потенциально коллекторскими) фациями, Елисеев впервые описал в указанных толщах доманикоидные, депрессионные отложения, представленные темными тонкослоистыми и мелкозернистыми карбонатными сланцами с большой примесью кремнистого или глинистого вещества. Такие сланцы были установлены им в отложениях верхов фамена и низах турне на Подчереме, Средней Печоре и Кожиме, а также в визе на Верхней Печоре. Кстати, явившись со своим верным коллектором Г.Ф.Семеновым в 1977 г. в пайхойскую тундру, около 1000 км от Верхней Печоры, Елисеев тотчас узнал там эти породы – выделенную им некогда «кушковатскую фацию». В отличие от мелководных – коллекторских, депрессионные фации должны были служить нефтематеринскими.

Выдвинутая Елисеевым идея нашла полное подтверждение в проведенном под его патронажем геохимическом исследовании – депрессионные фации в самом деле оказались обогащены органическим веществом и, в частности, – сингенетичными битумоидами. Попутно выяснилось, что вдобавок они еще и аномально обогащены марганцем, что могло произойти только в том случае, если фации периодически были аноксическими (бескислородными) или даже эвксинными (сероводородными). Этот вдохновляющий результат послужил толчком для развития на базе палеозоя Печорского Урала нового научного направления – региональной геохимии осадочных толщ. При этом Елисеев (всегда демонстративно подчеркивавший, что он геолог, а не геохимик) выступил, фактически, в роли повивальной бабки нового научного направления [16].

В эти годы один из авторов этого очерка впервые получил возможность увидеть Елисеева «в деле» – в экспедиции на р. Подчерем. Впечатления были сильными и неожиданными [15; 17, с. 31–32].

«Вскоре я установил, что Елисеев принадлежит к редкому генотипу людей – прирожденных геологов. Редкость этой популяции обусловлена необычным сочетанием двух типов мышления – абстрактного и конкретного. Прирожденный геолог как-то ухитряется и замечать всякие мелочи на обнажении или в рельефе, и одновременно понимать геологическую структуру, умеет выполнить занудное послойное описание разреза – и одновременно способен к мощной генетической абстракции. У Елисеева это всё есть.

Впрочем, поначалу он меня сильно удивил. Дело было в 1968 году, и три отряда нашей Лаборатории (Елисеева, Пучкова и мой) забросились вертолетом практически в одно место в верховье Подчерема, километрах в 70 от уже открытого тогда Вуктыла. Впрочем, никакого города Вуктыла тогда и в помине не было, и Подчерем-1968 мало отличался от той глухой таежной речки, где до нас работали А.А.Чернов, В.И.Есева, М.В.Фишман, Н.Н.Кузькокова и другие знаменитые геологи.

Я пришел в гости в лагерь Елисеева, перебредя речку (я встал на левом берегу, а он на правом) и увидел его в каком-то кургузом пальтишке, в шляпе (!), в туфлях и чуть ли не в калошах. Он сильно зяб (июньский вечер был свеж) и тянул руки к костру. К тому времени я уж лет десять бывал в поле и насмотрелся на бравых молодцов-геологов со щегольскими офицерскими планшетками, двустволками, кинжалами в ножнах, с начищенными бляхами солдатских ремней поверх телогреечек, словом – со всякой прочей амуницией, вызывавшей у меня зависть. На таком фоне Елисеев выглядел безнадежно штатским малым: у него был вид сугубо городского человека, которого только по ошибке занесло в тайгу на студеную реку. Но ничто не могло быть более ошибочного этого первого наивного впечатления!

На другой день я забрел к нему в скальный каньон – поглядеть, как он работает. Оказалось, что вчерашний «штатский» куда-то исчез – а здесь чуть не бегом носился необыкновенно дотошный геолог, который без устали ползал вверх и вниз по скальным обрывам, без устали колотил молотком, капал из пузырька кислотой и громко диктовал послойное описание своему молчаливому как рыба коллектору – Геннадию Фёдоровичу Семенову. При этом он непрестанно сверялся с описанием разреза по тетрадке, которую не выпускал из рук, и всё время чертыхался, замечая то тут, то там, как подхалтурил предшественник: то вместо известняка оказывался доломит, а вместо доломита – известняк, то мощности не сходились. В конце-концов он в сердцах отбросил тетрадку и заявил, что этому описанию верить нельзя – и придется описывать всё заново.

Впоследствии я имел удовольствие убедиться, что всё, описанное Елисеевым, во-первых, реально существует в природе, а, во-вторых – в точности на том самом месте, где им указано. Поэтому работая на карбоне, я носил в полевой сумке его книжки и просто вытаскивал их на обнажении, легко привязывая свои пробы к описанным Елисеевым слоям.

Через 10 лет мы снова оказались в одном районе – на Пай-Хое. Правда, не рядом: он сидел на турнейской фтанитовой толще на Силовой, а я сплавлялся по Каре. Между нами было километров 30 или 40. Пока я не очень далеко сплыл вниз по Каре – мы каждый вечер связывались по радио с помощью «Каратов», и он без конца жаловался, что Пай-Хой ему не нравится: очень уж холодно, и разрез ужасно скучный, и каша надоела и вообще он хочет домой.

И снова оказался бы весьма наивным тот, кто принял бы всё это за чистую монету. Дело в том, что за недолгое свое пребывание в холодной тундре Пай-Хоя Елисеев углядел то, что до него проморгали первоклассные геологи: ордовикские песчаники подозрительно быстро сменились фосфатоносными черными кремнистыми сланцами (которые считали тоже ордовикскими).

«Этого не может быть,– решил он. – Глубоководные кремни не должны непосредственно ложиться на мелководные песчаники. Скорее всего, это контакт тектонический. А эти чертовы кремни неспроста так похожи на силурийские – надо поискать граптолитов!».

Граптолитов он быстро нашел, и они действительно оказались силурийскими. И вскоре Елисеев выступил на Геологическом семинаре с сенсационным докладом о широком развитии на Пай-Хое региональных надвигов. Оказывается, пологие надвиги считывались даже с мелкомасштабной геологической карты – на них все глядели, да никто до той поры не замечал![1] Заодно оказалось, что поскольку черные кремни не ордовикские, то в нижнем палеозое на Пай-Хое существует только один фосфоритоносный горизонт – известный ранее силурийский, тогда как в ордовике никаких фосфоритов нет. Так что подсчитанные прогнозные ресурсы (исходившие из двух фосфатоносных горизонтов – силурийского и ордовикского) надлежало уменьшить в два раза... Триумф академической науки![2].

Вот так и работал Елисеев, в соответствии с девизом «mente et malleo» – однако же, не столько молотком, сколько головой. И в итоге он заработал себе имя: широким кругам геологов он стал известен как крупнейший специалист в области стратиграфии и литологии. Два этих кита, на которых покоится научное творчество Елисеева, жестко взаимосвязаны: сначала достоверная стратиграфия, без которой немыслимо ничто иное, а потом доброкачественная детальная литология страховской школы.

Надо признать, что достижения Елисеева в стратиграфии и литологии карбона Севера Урала до сих пор никем не превзойдены: его ученики могут пока только мечтать хотя бы на цыпочках дотянуться до его замечательных результатов, добытых на гряде Чернышева, на Печорском Урале и на Пай-Хое».




[1] Кстати сказать, после этого профессиональные тектонисты надвиги сразу «заметили», а про не-тектониста Елисеева постарались поскорее забыть. Дескать, мы это давно знали, а при чем тут стратиграф и литолог Елисеев!?

[2] См. препринт коллектива Лаборатории литологии и осадочного рудогенеза под руководством А.И.Елисеева: «Осадочные формации Пай-Хоя и перспективы их рудоносности». – Сыктывкар, 1984. – 50 с. [9].

 

Осадочные формации

 

Хотя к изучению разрезов девона-карбона Лемвинского (глубоководного) типа Елисеев еще вернется в 1977 г. на Пай-Хое (где развит комплекс палеозоя – почти полный гомолог Лемвинской зоны Печорского Урала), мысли о формациях стали появляться у него задолго до того. Они были вполне естественным итогом многолетних экспедиций, когда за пестротой и изменчивостью стратиграфических разрезов все более проступало нечто общее, что позволяло подняться на более высокий уровень обобщения и понимания.

Этим общим оказалось учение об осадочных формациях – крупных и очень крупных, тектонически (по Шатскому) и климатически (по Страхову) обусловленных комплексах отложений. Здесь снова дадим слово одному из коллег Елисеева.

«Научная карьера Елисеева весьма поучительна; она может служить прекрасным примером для молодежи, потому что в ней ярко проявлен процесс «того самого» перехода количества в качество. Этим новым качеством явился для Елисеева формационный анализ. Дело в том, что сверхзадачей его исследований, которая просвечивала через десятилетия упорного труда в тяжелых экспедициях – было исследование геологии зон перехода от платформ к горноскладчатым сооружениям.

Замечательно, что хотя за время его работы на Урале, Тимане и Пай-Хое успела кардинально смениться парадигма геологии – фундаментальные елисеевские результаты от этого ничуть не пострадали, а зоны перехода от платформ к геосинклиналям безо всякого ущерба для Елисеева – плавно перетекли в зоны перехода от мелководного шельфа к океану!

Надо сказать, что в геологии не так уж много закономерностей, которые можно было бы сравнить с закономерностями точных наук. Елисееву посчастливилось найти именно такую закономерность: его формационные ряды на периферии кратонов и складчатых зон, их принципиальное несходство – на мой взгляд – одна из самых красивых эмпирических закономерностей, установленных в геологии. Эта такая редкая по своей глубине, общности и убедительности концепция, за которую Елисееву (в дополнение к имеющемуся у него ордену!) следовало бы выдать диплом на научное открытие [6].

Вообще же в научном творчестве Елисеева прослеживается чудная гармония – соразмерность частей. И подобно тому, как его формационный анализ возник путем синтеза стратиграфии, литологии и тектоники, так и региональное обобщение в масштабе Севера Урала естественно и красиво переросло в глобальное обобщение – в масштабе палеозоя на планете Земля» [17, с. 31–32].

Понятно, что вышеприведенные «юбилейные» строки (написанные по случаю 70-летия Елисеева), предназначенные для широкой публики, нуждаются здесь в более профессиональном пояснении.

Что же конкретно сделано Елисеевым в учении об осадочных формациях, которому отдали дань почти все крупные геологи нашей страны? Заметим, что концепция осадочных формаций – это родовая метка именно отечественной геологии: на Западе такое понятие практически отсутствует, и «формациями» там называют просто свиты. Согласно Елисееву, который следует за своими великими предшественниками Шатским и Страховым,

«Осадочная формация – это парагенез пород или чаще ассоциаций пород, отличающихся своим составом и строением от смежных парагенезов и являющийся вещественным выражением определенной стадии развития крупной тектонической зоны» [6, с. 3–4].

После того, как сам Елисеев и талантливейший член его команды Виктор Пучков возобновили изучение Левинской зоны, которая стала рассматриваться в тектоническом отношении как аллохтон, а в фациальном – как комплекс глубоководных отложений континентального склона и подножия на западном берегу древнего Уральского океана, встал вопрос о соотношении палеозойских толщ Елецкой и Лемвинской зон. Дальше того, что Елецкий комплекс «похож на платформенный», а Лемвинский – «больше похож на геосинклинальный», геологические интерпретации не шли.

Елисеев со своим формационным анализом совершил настоящий прорыв в решении этого принципиально-важного вопроса. Он установил, что вертикальные формационные ряды палеозоя соседствующих в современной тектонической структуре Елецкой и Лемвинской зон западного склона Севера Урала и Пай-Хоя – совершенно различны! В Елецкой зоне от ордовика до перми в разрезе трижды повторяется замечательная триада формаций (всем новым формациям Елисеев придумал красивые греческие названия, отражающие какие-либо их яркие признаки): фалаховая (терригенная, существенно кварцевая, выделенная ранее Б.М.Келлером) Þ платамовая (глинисто-карбонатная, с характерной плитчатой отдельностью пород, от «платамон» – плоский камень) Þ калейдовая (существенно карбонатная, от калейдос – красивый!). И на весь этот ритмичный разрез при заложении в начале перми Предуральского краевого прогиба – трансгрессивно легла пермская орогенная – молассовая формация.

Фалаховые формации (О1–О2, D21, C12-1) накапливались при начале трансгрессии моря на континент в условиях влажного климата; платамовые (O2, D22, C12-2–C12-3) – отвечали максимуму трансгресии и относительному тектоническому покою территории (климат большой роли уже не играл, но в общем становился суше); калейдовые (O3–D1, D31–C11, C13–C3) формировались на фоне регресии, а климат чаще был аридным. Каждая такая триада отвечала одному эпейрогеническому ритму, как бы «вдоху и выдоху» Мирового океана. Стало быть, на протяжении палеозоя от раннего ордовика до начала перми на Печорском Урале таких «вдохов-выдохов» было три.

В то же время, в Лемвинской зоне никакой закономерной ритмичности в формационном ряду не видно! Разрез начинается с палиноровой песчано-алеврито-глинистой формации (О), далее следует типично черносланцевая – нижняя толеровая карбонатно-кремнисто-глинистая формация (S–D1), затем не получившая специального греческого названия «кремнисто-терригенная» формация (D2), выше – самая глубоководная фтанитовая формация (D3–C11), развитая, однако, не повсеместно, и образующая как бы кремневый клин, отделяющий местами нижнюю толеровую формацию от верхней толеровой формации (D3–C2).

Все эти толщи, подобно тому, как их одновозрастные корреляты в Елецкой зоне перекрываются пермской молассой – здесь перекрыты сначала флишоидной (развитой только на востоке) кремнисто-терригенной формацией (С2–С3), а затем, уже повсеместно – флишевой граувакковой формацией (Р1). На Урале она соответствует знаменитой кечпельской свите К.Г.Войновского-Кригера.

Таким образом, вместо трех «вдохов-выдохов» Мирового океана в карбонатной Елецкой зоне, в сланцевой Лемвинской зоне наблюдается только один, необыкновенно длительный «вдох– выдох», по крайней мере именно так было на Пай-Хое:

«Территория сланцевой зоны испытывала погружение, начиная с конца кембрия и до позднего девона–раннего карбона, вплоть до образования фтанитовой формации, которую мы считаем наиболее глубоководной. Затем происходит смена знака движения: идет образование толеровой формации верхнего девона–среднего карбона, после происходит быстрое накопление флишевой формации (верхний карбон–нижняя пермь» [9, с. 26].

В результате формационного анализа Елисеевым была поставлена точка в дискуссии о границе между платформой и складчатой зоной.

«Вопрос о границе платформы и геосинклинали в рассматриеваемом регионе является спорным. Одни исследователи (Н.П.Херасков, А.С.Перфильев и др.) считают Елецкую зону миогеосинклиналью, другие (В.А.Варсанофьева, А.А.Султанаев, И.С.Муравьев, В.Н.Пучков и др.) относят ее к краевой части платформы. Решение этого вопроса во многом зависит от выяснения характера формаций Елецкой зоны. Сравнение формаций Елецкой и Лемвинской зон показывает, что их нельзя объединять под общим названием «миогеосинклиналь». Широкое развитие карбонатных формаций в Елецкой зоне, характерная платформенная цикличность указывают на то, что этот район относится к краевой части платформы, к зоне ее перикратонного опускания… В Лемвинской же зоне проявляется иной цикл, единый для всего палеозоя: от ордовика до визе идет опускание территории, а затем происходит инверсия с образованием флишоидной и флишевой формаций. На основании резкого отличия формационных рядов мы считаем, что Елецкая зона является краевой частью платформы, а Лемвинская – краевой частью геосинклинали. Граница между ними является соответственно границей между платформой и геосинклиналью. Резкое отличие этих двух зон свидетельствует о том, что сочленение их происходило скорее всего по краевому шву» [6, с. 175–176].

Тем не менее, Лемвинская пучина не оставалась совсем уж индифферентной к «дыханию» соседнего края Европейской платформы. Регрессии, происходившие на платформе и порождавшие там калейдовые формации – здесь также ощущались, но лишь на общем фоне преобладающего погружения. Так, в частности, Елисеев трактует появление в однообразном кремневом разрезе фтанитовой формации Лемвинской зоны пачек микрозернистых известняков в D3: «На прилегающей платформе именно в это время фиксируется несколько крупных регрессивных циклов, с которым связан размыв франско-фаменских рифовых массивов…» [10, с. 9].

ДОКТОРСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ

 

К основным выводам о формационных рядах Елецкой и Лемвинской зон Елисеев пришел еще в конце 1970-х гг. – до начала специализированных тематических исследований в Лемвинской зоне и на Пай-Хое коллектива лаборатории литологии и осадочного рудогенеза (которую он возглавил в 1976 г., с немалыми трудами покинув Отдел горючих ископаемых В.А.Дедеева, который сам же активно помогал создавать).

По нынешним меркам, основополагающие выводы о формационных рядах двух зон (кратко изложенные выше) – были более чем достаточны для защиты в качестве тезисов докторской диссертации. Но, как и во времена, когда Елисеев защищал свою кандидатскую, тогдашние требования ВАК к докторским диссертациям были очень высокими – можно сказать, свирепыми.

Поэтому Елисеев несколько опасался, что ему могут предъявить претензию в чрезмерной «региональности» исследования – дескать, доктор наук должен (как в «Слове о полку Игореве») «соколом ширять под облакы» и представить диссертационному совету закономерности не меньше чем в глобальном масштабе…

Тем не менее, даже такое (негласное) условие не казалось Елисееву ни чрезмерным, ни трудновыполнимым: он и сам давно уже искал аналоги западного склона Урала в других районах земного шара, а точнее – там, где пассивные окраины палеозойских платформ сопрягались с подвижными областями (геосинклиналями). Эти поиски значительно облегчились, когда блистательный Виктор Пучков, опередив своего былого начальника и старшего друга, в 1979 г. опубликовал замечательную книгу «Батиальные комплексы пассивных окраин геосинклинальных областей» (то была его докторская, блестяще защищенная в ГИН АН СССР). В этой книге Пучков мастерски обобщил много зарубежной геологической литературы [12]; понятно, что двигаться по его стопам Елисееву было уже значительно легче, чем по целине.

Зная французский (вот когда пригодился африканский опыт!) и английский, Елисеев быстро «перемолол» огромный массив иностранной геологической литературы и сумел подняться на новый – действительно глобальный – уровень обобщения. Он установил, что изучавшееся им в течение 20 лет ограничение Европейской платформы – случай необыкновенно типичный, но не единственный. Оказалось, что кроме этого типа ограничений (который он назвал западноуральским), существуют еще два: западнотасманский и восточноиндийский.

Заодно интенсивный «опрос источников» выявил глубокую правоту его давнего кумира Страхова – роль климата в литогенезе оказалась огромной. Дело в том, что сравнивая геологические разрезы по всем странам мира, Елисеев с удивлением установил, что на южных материках Гондваны периплатформенные осадочные формации были в целом гораздо более терригенными, нежели на северных материках Лавразии! Такого обилия карбонатных пород, как в нашей Елецкой зоне – нигде не наблюдалось в одновозрастных толщах Африки, Южной Америки и Австралии. Поскольку тектонические условия ограничения платформ были в общем очень сходными, то вывод мог быть только один: в палеозое на материках Гондваны, в целом, было гораздо холоднее, чем на материках Лавразии.

5 мая 1983 г. в ГИН АН СССР состоялась блестящая защита Елисеевым докторской диссертации под названием «Палеозойские осадочные формации зон ограничения платформ и геосинклиналей».

 

УЧИТЕЛЯ И УЧЕНИКИ

 

После защиты докторской Елисеев еще некоторое время был увлечен идеей – сделать глобальное обобщение по формациям, далеко выйдя за рамки уже освоенной «литературной территории». Но… началась пресловутая «перестройка», советская наука стала рушиться, а вместе с нею – стал иссякать и без того тонкий ручеек межбиблиотечного абонемента, без которого Елисеев был так же бессилен, как без воды в Сахаре … К тому же Елисеев, никогда не отличавшийся железным здоровьем, стал все чаще болеть, а задуманное им грандиозное предприятие по глобальному обобщению – требовало слишком больших сил, которых уже не было…

Поэтому, потратив несколько лет на так и не написанную монографию, Елисеев отступился – и весь остаток своих сил направил на учеников и… учителей. Именно так – подготовив ряд биографических книг, он воздвиг настоящие памятники своим учителям – Александру Александровичу Чернову и Константину Генриховичу Войновскому-Кригеру [1, 7].

Сделанное Елисеевым в биографическом жанре несло на себе печать всего его научного творчества: тщательность, достоверность и ясность. Поэтому, когда в 1995 г. вышла из печати книга «Александр Александрович Чернов», где Елисеев впервые выступил в новой для себя роли редактора-составителя, – она произвела большое впечатление. В прессе отмечалось, что «деятельность Елисеева, не первое десятилетие протекающая у нас на глазах – яркая иллюстрация живой связи поколений. Поэтому академик Юшкин именно Елисеева попросил подготовить книгу об его учителе А.А.Чернове. Безошибочность этого выбора всем нам стала очевидна – когда оказалось, что Елисеев собрал и отредактировал бесценную, поистине замечательную книгу!» [17, c. 32].

В этой книге [1] перу Елисеева принадлежит биографический очерк (с. 8–18) написанный совместно с Н.Н.Кузькоковой, и личные воспоминания (с. 230–234). Однако самое главное, что было сделано Елисеевым – это создание, в качестве редактора-составителя, впечатляющей архитектуры книги, в которой гармонически сочетались факты и материалы вроде бы уже известные – с абсолютно новыми, ранее никогда не публиковавшимися материалами из дневников, воспоминаний и писем самого А.А.Чернова и его соратников и учеников. Не удивительно, что эта книга получила восторженный отклик общественности. Вот что писалось в одной из рецензий [14]:

«…нам только представлялось, будто мы все знаем об Александре Чернове. Только что вышедшая книга показала, что мы , оказывается, знали очень мало … Эта книга – настоящий подарок читателю. Ее приятно даже взять в руки – твердая обложка благородного темно-синего цвета, хороший шрифт, удивительно хорошее качество фотографий. Петербургские умельцы в издательстве сумели «вытянуть» казалось бы вовсе безнадежные для печати, пожелтевшие от времени снимки, которым просто нет цены … Книга завершается профессионально сделанным справочным аппаратом, который включает: «Основные даты жизни и деятельности А.А.Чернова», «Список опубликованных работ А.А.Чернова», «Литература о жизни и деятельности А.А.Чернова» и «Краткие сведения об авторах»…

… Книга весьма содержательна. А все-таки: что же в ней главное? Главное – это сама книга. Дело в том, что список публикаций о Чернове насчитывает 57 статей и небольших брошюрок, а вот КНИГ, да еще таких книг – не было. Можно поздравить геологов и всех любознательных жителей нашей Республики: книга будет интересна решительно всем, что называется, «категориям читателей».

Освободившись от многолетнего бремени своей научной работы, Елисеев с головой окунулся в преподавание. Вот что писали о нем в одной из статей:

«…Вся жизнь Елисеева столь же гармонична, как и его научное творчество. Молодой период бури, натиска и многомесячных экспедиций естественным образом сменился зрелым периодом раздумий и глубоких обобщений, а затем столь же естественно, в свой черед – пришел период Учительства – когда Елисеев с присущей только ему страстностью, азартом и самоотдачей стал учить своей любимой Геологии студентов и аспирантов … Никто не удивится, если при опросе сыктывкарской геологической молодежи окажется, что самым популярным и любимым профессором у них является Александр Иванович Елисеев. Так и должно быть, ибо Елисеев, во-первых, любит своих учеников (а это не каждому по силам!), а, во-вторых, не жалеет для них своего времени и сил» [17, с. 32].

 

ЛИЧНОСТЬ ЕЛИСЕЕВА

 

Все, кому посчастливилось общаться с Александром Ивановичем, в один голос свидетельствуют о том, что он является яркой, незаурядной личностью. Как писал один из его сотрудников в 1999 г. (в год 70-летия Елисеева), «ни для кого у нас не секрет, что Александр Иванович Елисеев является любимцем всего института. У него не было, нет и не может быть врагов. Ибо Елисеев – всегда талантлив, всегда открыт и общителен, всегда излучает на нас свою доброжелательность и жизнелюбие … Меня сосватал в Институт геологии Миша Соколов. 10 мая 1967 г. я явился в Сыктывкар, и на другой день Миша подвел меня к рослому голубоглазому мужику с прекрасной улыбкой – это и был заведующий недавно созданной Лаборатории региональной геологии и тектоники кандидат наук Александр Иванович Елисеев, под началом которого мне предстояло работать. Правда, я тогда еще и думать не думал, что мы проработаем с ним вместе целую жизнь – 32 года!

По прошествии этих 32 лет Елисеев мало изменился. Каждое утро он всё с той же прекрасной улыбкой говорит мне и всем нам, своим коллегам: «Здравствуйте!». Пожалуй, это единственный известный мне человек, которому желать людям каждый день здоровья – доставляет очевидное удовольствие» [17, с. 31].

Спустя еще 5 лет – к этим словам нечего добавить. Разве что вместо 32 – написать 37…

К числу незаурядных качеств Елисеева надо, конечно, отнести его редкий талант лектора. Когда выступает Елисеев – аудитория замирает и внимает ему, словно завороженная. Вот что об этом писал В.А.Молин: «После работы в 1963 –1964 годах геологом в Африке, в республике Мали, Александр Иванович прочитал десятки лекций во многих организациях и сотни лекций о достижениях науки! Причем… в самых отдаленных уголках республики. Многие жители Коми края знают А.И. как интересного, живо рассказывающего лектора. Еще первый директор Института Юрий Павлович Ивенсен отмечал эту [его] особенность – краткость речи и ее доходчивость» [11, с. 12]

Последнее достижение Елисеева в этой области навсегда останется у нас в памяти. Дело было 15 октября 2003 г. Предстояли традиционные, очередные XVII-е Черновские чтения, где Елисеев должен был делать доклад о своих последних архивных разысканиях – о мало известной Монгольской экспедиции 1907–1909 гг. молодого А.А.Чернова в составе экспедиции известного русского путешественника П.К. Козлова. Перед этим Елисеев долго и тяжело болел и к моменту Чтений все еще пребывал на больничном листе. Мы уже не надеялись его услышать, а без Елисеева – и сами Черновские чтения казались нам как-то осиротевшими… Но он – все-таки пришел, и слабым голосом прочитал совершенно замечательный доклад, вызвавший овацию зала.

 

А ЕСТЬ ЛИ У ЕЛИСЕЕВА НЕДОСТАТКИ?

 

В юбилейных биографических брошюрах такой вопрос выглядит неприличным, и никто его себе не позволяет. Юбиляра принято только изо всех сил хвалить. Но, по-видимому, читатель уже заметил, что данная брошюра не совсем традиционна, ибо написана лицами, очень неравнодушными к юбиляру.

Итак, мы зададим этот вопрос и ответим: да, есть.

Как вспоминал Елисеев, когда они, почти умирающие от жажды, пустились в обратный путь из своего неправдоподобно-дерзкого маршрута по Сахаре, «вода в колодцах была уже совершенно протухшей, ее не пили даже верблюды, но нам пришлось ее пить, чтобы не умереть. Увидев наше самочувствие, проводник Браим что-то долго нам говорил, но мы не понимали по-французски, а перевести было некому. Мы поняли только одно слово «кураж»…  Потом спросили у радиста Амиду, что означает по-французски «кураж». Он долго думал, как бы нам объяснить, и, наконец, нашелся: «Гагарин – кураж». Ну, раз Гагарин  – кураж, значит, это неплохо» [5, №3, с. 15].

Так вот, в вопросе о формациях Елисееву, увы, не хватило куража… Вспоминается 1987 год, когда на Всесоюзном совещании по черным сланцам в Сыктывкаре доклад Елисеева по формациям был встречен собравшимися «на ура». Елисеевские формации и формационные ряды восхитили всех своей красотой – сочетанием строгой логичности и «геологичности», что придавало им статус фундаментальности.

Всем тогда казалось очевидным, что благодаря Елисееву сделан крупный прорыв в начавшем было загнивать учении о формациях, в него внесена струя мощного свежего ветра. Но… участники разъехались – и постепенно всё вернулось на круги своя. В литологическую литературу продолжал изливаться мутный поток статей и книг, авторы которых называли осадочными формациями всё что попало – вплоть до пачек пород мощностью всего несколько метров, нисколько не заботясь о том, чтобы формации отвечали своему назначению – т.е. представляли бы, как у Елисеева, действительно крупные историко-геологические этапы осадочного процесса.

А Елисеев между тем сидел дома, никуда не ездил, не пропагандировал свои замечательные формации на всякого рода научных «тусовках» и даже не рассылал своих трудов – словом, не проявлял никакого куража – совершенно необходимого для того, чтобы новые идеи завоевали умы консервативного по своей природе научного сообщества.

И в результате случилось то, что случилось – про достижения Елисеева просто забыли, на него не ссылались и не ссылаются ни в монографиях, ни в учебных пособиях.

И если вся жизнь Елисеева может служить прекрасным примером подражания для геологической молодежи – то чрезмерной елисеевской скромности в проблемных вопросах мы бы подражать не посоветовали. В этих делах необходим кураж – и чем больше куража, тем лучше!

 

Литература

 

  1. Александр Александрович Чернов. – СПб.: Наука, 1995. – 255 с.
  2. Елисеев А. Воспоминания о великом литологе. (К столетию со дня рождения Н.М.Страхова) // Вестник Института геологии, июнь 2000, № 6. – С. 18–19.
  3. Елисеев А. Мы были первыми // Вестник Института геологии, апрель 2000, № 4. – С. 34.
  4. Елисеев А. Полвека в родном институте // Вестник Института геологии, август 2002, № 8. – С. 30–34.
  5. Елисеев А. С полярных широт в Африку. 1–3 // 1. Вестник Института геологии, сентябрь 1997, № 9. – С. 10–12; 2. – октябрь 1997, № 10. – С. 17–19; 3. – декабрь 1997, №12. – С. 14–16.
  6. Елисеев А.И. Формации зон ограничения северо-востока Европейской платформы (поздний девон и карбон). – Л.: Наука, 1978. – 192 с.
  7. Елисеев А.И., Герасимов Н.Н., Дембовский Б.Я. Константин Генрихович Войновский-Кригер. – Сыктывкар, 1994. – 28 с.
  8. Елисеев А.И., Пучков В.Н., Тимонин Н.И., Юдович Я.Э., Юдин В.В. Перспективы нефтегазоносности западного склона Северного, Приполярного и Полярного Урала и севера Предуральского краевого прогиба». – Сыктывкар: Коми фил. АН СССР, 1975. – 51 с. (Сер. препринтов «Научные рекомендавции – народному хозяйству»; Вып. 5).
  9. Елисеев А.И., Юдович Я.Э., Беляев А.А., Семенов Г.Ф. Осадочные формации Пай-Хоя и перспективы их рудоносности. – Сыктывкар, 1984. – 50 с. – 28 с. (Сер. препринтов «Научные доклады»; Вып. 48).
  10. Елисеев А.И., Юдович Я.Э., Беляев А.А., Кетрис М.П., Семенов Г.Ф. Осадочные формации Лемвинской зоны Урала и перспективы их рудоносности. – Сыктывкар: Коми фил. АН СССР, 1986. – 28 с. (Сер. препринтов «Научные доклады»; Вып. 151).
  11. Молин В. С тех пор прошло 45 лет… // Вестник Института геологии, август 1999, № 8. – С. 11–12.
  12. Пучков В.Н. Батиальные комплексы пассивных окраин геосинклинальных областей. – М: Наука, 1979. – 260 с.
  13. Шноль С.Э. Герои, злодеи, конформисты российской науки. – Крон-пресс, 2001. – 875 с.
  14. Юдович Я. Первая книга об Александре Чернове // Геолог Севера, 9 февр. 1996, № 3 (327).
  15. Юдович Я. По высшему классу // Красное знамя, 2 мая 1982 г.
  16. Юдович Я.Э. Тридцать лет в Сыктывкарском институте геологии (1967–1997). – Сыктывкар, Геопринт, 1997. – 68 с.
  17. Юдович Я. Широкая душа Елисеева // Вестник Ин-та геологии, март 1999. – № 3 (51). – С. 31–32.